Товарищ N

Автор: Тулушева Елена

Куликово поле… Наверное, простор, простор, пшеница или что там растет у нас нынче — рожь, ячмень? Неважно, поле короче. Точнее, не короче, а длиннее, шире, чем можешь себе представить! Еще бы, всю жизнь в Москве: лифты тесные, коридоры узкие, дома впритык понатыканные, скверы огрызками разбросанные, квартирки-студии (название модное, а в реальности-то просто кухня с втиснутой кроватью) — после такого уже и разучишься мыслить свободно. А тут поле, значит. Великое поле. Дух свободы, дух мощи русской. Энергетика другая, подпитаться бы наконец, наполниться, ощутить близость к предкам.

А в поле, пожалуй, теремок. Жить-то мы где-то должны? Мы ж не просто туристы, мы тут с экспедицией, это вам не это! С филологической, между прочим, экспедицией. Будем общаться с «Хранителями Времени»! С теми, кто живет на такой земле, кто работает на сохранение наследия. Слушайте, а где мы их, собственно, сыщем в поле-то? Надо прояснить у руководителей, что ли. Или отпустить, выдохнуть, пускай все само, своим чередом? Ведь как приятно, когда ответственность можно переложить. Едешь себе, в окна смотришь, любуешься. Собрали, усадили, отвезли — вот это я понимаю, жизнь филолога.

Все же любопытство гложет: точно ли там все продумано? А нас куда привезут? Ладно-ладно, не любопытство, а контроль уже, но куда ж без него, непривычно. Чего там нам обещают в плане программы и жилищно-бытовых условий, кто слышал? Уже всем все рассказали? А когда? Еще до записи в экспедицию? Да я тут не самая контролирующая, оказывается. Что говорите? Большой музейный комплекс? С современными медиатехнологиями? Прям суперсовременный? Ну вот. Плакала наша картинка. Вот уже посреди поля рисуется огроменная, в стиле поп-техно-арт-гранж махина из цветного стеклобетона, вокруг парковочные пустыри, кричащие лоточники, суетливые курилки… Вот тебе и энергетика. А что там с теремом? Домики? Отель, короче: коттеджи, шведский стол, мини-бар… А мы не пьем, у нас сухой закон. Да мы и так не пьем, что уж тут.

Вот и понятно, где хранителей искать, небось, тут же возле фьюжен-музея им домов настроили, инфраструктура, что делать. За историческими просторами, видать, не по адресу…

И все-таки не сбылось, не омрачилось! Приехали. Вот это я понимаю — поле. Нет, не так: Поле! Простор невероятный. А музей-то практически подземный! Вот это ловко придумано, а то и правда, какое же поле, если его зданиями застроить. Только копья видны, окаймляющие дорожку к музею, а в остальном — широта бесконечная, завораживающая.

Здесь бы на месяцок остаться — набрать энергии на роман, а уж дома дописать. Увы, у нас всего три дня. Может, тогда хоть на повесть?

В такие места любому полезно приехать, особенно перед принятием важных жизненных решений. Очень помогает отключиться от суеты, от неважного, раздражающего, затмевающего — главное, настоящее. С первыми откашливаниями московского воздуха улетучиваются тревоги, забываются переживания, как будто умиротворения вдохнул.

Теперь еще от людей зарядиться настроением местного разлива. А у меня собеседник непростой. Есть у музеев создатели, архитекторы, есть работники официальные, как хозяйственные, так и культурные, а есть еще люди из местных, которые вроде как к музею отношения не имеют, но рядом живут, короче говоря, — сочувствующие. Вот такого и мне найти надо. Где-то в соседней деревне.

Сели в машину — отправились, адреса нет, только фамилия. А фамилию я вам не скажу, потому как не знаю, хочет ли этот самый N, чтобы его фамилия здесь появилась или нет. По деревне едем, у прохожих спрашиваем. Здесь вам не Москва — окликнешь кого, он свою лопату бросит, к тебе подойдет, на машину обопрется, слушает. Дорогу укажет, да все стоит, улыбается. Как будто ждет чего. А на соседних участках уже работа остановилась, на тебя несколько пар глаз смотрят, улыбаются. Как-то неловко даже, от чего? Да кто его знает, наверное, за городскую свою дикость стыдно, за недоверие.

Нашли нужный дом, а там и звонка на воротах нет. Что делать, культурненько калитку открыли, чуть вперед продвинулись, зовем. Вышли люди, да не те. Говорим, можно ли нам товарища N, мы из Москвы, филологи-писатели. Позвали нам нашего N. Стоим, улыбаемся, про себя рассказываем, не против, мол, вы с нами пообщаться. А собеседник наш колоритный: молчит да смотрит на тебя прищурившись, с улыбкой такой, будто все знает уже. Лицо живое, все в морщинках, загорелое; сам поджарый, из бодрячков. Такие до старости дымят, и хоть бы что им; они с молодыми потягаться еще могут.

Что ж, провожает нас N во что-то вроде беседки, семья у него большая, а тут вроде свой укромный уголок. Рассаживает, закуривает, конечно. И смотрит так, улыбается ласково, но при этом ощущение, что как у директора сидишь, сканируют тебя. Это неспроста, собеседник наш был председателем местного совхоза! Хотя по образованию ветеринар. Говорит, временно поставили на должность, когда повысили предыдущего. Ждали нового председателя, ждали, а в итоге и не дождались. Пришлось нашему N в двадцать с хвостиком стать большим начальником толковым. Судя по тому, сколько продержался, начальником он стал. Потому в деревне все его знают. Хотя признается, что приходилось не только пряником, но и кнутом, чтоб работали, не пили.

— На работу утром заходишь, а у тебя в предбаннике уже сидят бабки, каждая со своей заботой. Они тебе лучше всякого секретаря расскажут, какова обстановка. Совхоз огромный, и ты не только за урожай и технику несешь ответственность, ты за всех людей отвечаешь. А тебе тут говорят, что в дальнюю деревню хлеб черствый завезли. А следующий завоз только через три дня будет. Кто виноват? А это уже твое, брат, дело разобраться, где там по пути кто напортачил. Но людям есть надо. Значит, все брось и разбирайся, чего там у них случилось.

Беседа у нас шла витиевато, как тропинка в заросшем лесу. Наш N оказался человеком не просто умным, но и мудрым, любящим порассуждать. Что ни ответ — то метафора, к каждой истории своя отсылка. Напрямую не отвечает, улыбается, отдаленные примеры приводит, бесконечные исторические книги цитирует. За свою жизнь ему не раз приходилось принимать очень взвешенные решения, проявлять дипломатичность, смотреть на какие-то ограничения по-философски. Сложно представить, каково это: в советское время управлять совхозом так, чтобы тобой были довольны и подчиненные, и руководство.

Много лет трудился наш N на этой должности. Потом в школу пошел учителем. Не обидно, спрашиваем, после такого размаха оказаться просто в школе. Удивляется искренне: «Чего ж обидного! Школа — это же штучная работа!» Рассказал, как нелегко было в перестройку. Как старшеклассникам прививал уважение к военному делу. А как его привить, когда вокруг развал, сами военные после работы в кабинете в штатское переодевались — страшно идти было по улицам. И что вы думаете, что нужно мальчишке, чтобы ощутить себя взрослым? Конечно — пострелять. Смеется наш N, вспоминая, свои ружья-то давал пострелять: «Кто бы на этом поймал — это же скандал! А ребята зато после этого в военные училища хотели идти, мужиками росли».

Вы, наверно, думаете: чего я так долго пишу, а все никак к Куликову полю не подберусь? Ведь в этом цель нашей экспедиции — узнать мнения людей, живущих на этой земле, их отношение к музею, их понимание истории, их ощущения от близости к великому. Думаете, мы все сидели и молчали? Нет же, мы уже к этому моменты раза четыре спросили про музей! Да только собеседник наш человек философского типа. Начнет отвечать вроде по делу, но в то же время история совсем про другое. А он смотрит на тебя хитро: понятно, мол? И чувствуешь, что нужно не оплошать, в голове мысли кружатся, логические цепочки выстраиваются. И главное, перебивать не хочется, слушать бы и слушать, в его историях плаваешь, визуализируешь.

Непростой попался нам человек, с ним и общаться по-простому не выйдет. Каждая его история — как новая книга. А книг он за свою жизнь перечитал невероятное количество! Как выяснится к концу экспедиции, книголюбы среди местных редкое исключение, наш же герой сыпал выдержками, фамилиями, фрагментами: «Кто во что, а я всегда вкладывался в домашнюю библиотеку. Мемуары исторические люблю. Мемуары дополняют знания. Есть противоречия, которые находишь, любопытно».

В Мценском уезде жил не только Тургенев, но и Фет, с которым Рыгалов чувствует особую духовную связь.

А что же про музей? У музея, в представлении N, должна быть хоть и вторичная, но обязательная миссия. Он должен давать опору местным: «Когда распался совхоз, людям стало некуда идти. А селу нужно иметь опору. Человек должен знать, куда ему обратиться, куда пожаловаться. Вот это и должен давать такой музей». А что же до того, нравится или нет? (Этот вопрос уже прозвучал от нас раз в седьмой и пока, как видите, остался без прямого ответа.) Тут N прищурился и рассказал заключительную историю-метафору.

— Читаю, значит, книгу про статистику Великой Отечественной. Вот читаю про такую-то губернию. Там бои не то что какие были, но какие-то части были дислоцированы. А немецкие самолеты пролетали, проверяли. И вот читаю, что такого-то числа сбит немецкий самолет. Кавалерийским полком!

Наш N хитро улыбается, видно, ждет от нас реакции, а чего отвечать-то — непонятно. Выждал, махнул, видать, рукой на женский ум, продолжает.

— Обыватели не знают. А я-то знаю, что дивизия эта всего восемь пушек имела! У них даже пулеметов не было зенитных! Чем же они самолет сбили?
— Оу, и правда, чем тогда?
— А немец там сел аварийно, случилось что-то, а они себе и записали, что сбили, когда его обломки нашли! Понимаете?

Сидим, молчим. Вроде понимаем про самолет, а все-таки и не ответил напрямую про музей-то. И сидит, покуривает.

— Конечно, это хороший музей, говорят. Я знаю, что лучше многих европейских. Но надо, чтобы музей настоялся. Это работа. Работа на перспективу. Знаете… у Малевича в черном квадрате я вижу только черный квадрат. Исторически с учетом того, что работает коллектив, все будет впереди. Понимаете ли… вот эти самолеты… какой-то полковник записал в свой актив, но мы-то читаем и улыбаемся, осознаем. Вот и с музеем — только потом, намного позже, будет понятно, что он такое.

Много нам рассказывал N, да только не все это можно записать. Но вот одну историю на десерт точно оставлю.

У Солженицына есть рассказ «Захар Калита» про нашу землю. Он написал его под впечатлением от велосипедной поездки по маршруту «Рязань» — «Михайлов» — «Ясная Поляна» — «Епифань» — «Куликово поле» — «река Ранова» — «Рязань». В центре сюжета — впечатления от посещения Куликова Поля.

Рассказ вроде как про сторожа, который наподобие местного хранителя с амбарной книгой ходил. Так ведь я этого Калиту знаю! Дурак дураком, алкаш, никчемный человек, а он из него героя сделал! Да подхватили байку-то!

А он немытый. Ему лет 50 было. А он как родился, его батюшка крестил, так с крещения, похоже, и не мылся. Он писать не умел. Какой он хранитель?! Он с гвоздиком ходил, они у него за фуфырь гвоздик-то и одалживали. Те, кто имена свои любит везде выцарапать: «Здесь был Вася»…

А его каким представили в рассказе! Я вот, честно сказать, не очень за это Александра Исаевича уважаю. Да еще и восемнадцать лет в Вермонте прожил, а потом учить нас приехал, как нам нашу Россию строить.

Самостоятельным путешественникам из Тулы, желающим посетить Куликово поле, можно воспользоваться автобусами «Тула-Кимовск», далее из Кимовска — автобусами межрайонных направлений до п. Епифань (Историко-этнографический музей), до с. Монастырщино (Музейно-мемориальный комплекс села Монастырщино), до д. Ивановка (Мемориал на Красном холме, Музейный комплекс «Куликово поле»). Автовокзал г. Тула расположен по адресу пр-т Ленина, д. 94.

Самостоятельным путешественникам из Москвы, желающим посетить Куликово поле, можно воспользоваться транзитными автобусами «Москва — Данков» транспортной компании «Липецкие рейсы», следующими через д. Ивановка (Мемориал на Красном холме)

Транспортная компания «Липецкие рейсы»

Телефоны в Липецке, Автостанция г. Липецк: (4742) 39-65-65 (4742) 39-06-60

Телефоны в Москве, пл. Павелецкого вокзала г. Москвы: +7 (910) 252-52-52 +7 (910) 253-80-80.