Куликово поле… Наверное, простор, простор, пшеница или что там растет у нас нынче — рожь, ячмень? Неважно, поле короче. Точнее, не короче, а длиннее, шире, чем можешь себе представить! Еще бы, всю жизнь в Москве: лифты тесные, коридоры узкие, дома впритык понатыканные, скверы огрызками разбросанные, квартирки-студии (название модное, а в реальности-то просто кухня с втиснутой кроватью) — после такого уже и разучишься мыслить свободно. А тут поле, значит. Великое поле. Дух свободы, дух мощи русской. Энергетика другая, подпитаться бы наконец, наполниться, ощутить близость к предкам.
А в поле, пожалуй, теремок. Жить-то мы где-то должны? Мы ж не просто туристы, мы тут с экспедицией, это вам не это! С филологической, между прочим, экспедицией. Будем общаться с «Хранителями Времени»! С теми, кто живет на такой земле, кто работает на сохранение наследия. Слушайте, а где мы их, собственно, сыщем в поле-то? Надо прояснить у руководителей, что ли. Или отпустить, выдохнуть, пускай все само, своим чередом? Ведь как приятно, когда ответственность можно переложить. Едешь себе, в окна смотришь, любуешься. Собрали, усадили, отвезли — вот это я понимаю, жизнь филолога.
Все же любопытство гложет: точно ли там все продумано? А нас куда привезут? Ладно-ладно, не любопытство, а контроль уже, но куда ж без него, непривычно. Чего там нам обещают в плане программы и жилищно-бытовых условий, кто слышал? Уже всем все рассказали? А когда? Еще до записи в экспедицию? Да я тут не самая контролирующая, оказывается. Что говорите? Большой музейный комплекс? С современными медиатехнологиями? Прям суперсовременный? Ну вот. Плакала наша картинка. Вот уже посреди поля рисуется огроменная, в стиле поп-техно-арт-гранж махина из цветного стеклобетона, вокруг парковочные пустыри, кричащие лоточники, суетливые курилки… Вот тебе и энергетика. А что там с теремом? Домики? Отель, короче: коттеджи, шведский стол, мини-бар… А мы не пьем, у нас сухой закон. Да мы и так не пьем, что уж тут.
Вот и понятно, где хранителей искать, небось, тут же возле фьюжен-музея им домов настроили, инфраструктура, что делать. За историческими просторами, видать, не по адресу…
И все-таки не сбылось, не омрачилось! Приехали. Вот это я понимаю — поле. Нет, не так: Поле! Простор невероятный. А музей-то практически подземный! Вот это ловко придумано, а то и правда, какое же поле, если его зданиями застроить. Только копья видны, окаймляющие дорожку к музею, а в остальном — широта бесконечная, завораживающая.
Здесь бы на месяцок остаться — набрать энергии на роман, а уж дома дописать. Увы, у нас всего три дня. Может, тогда хоть на повесть?
В такие места любому полезно приехать, особенно перед принятием важных жизненных решений. Очень помогает отключиться от суеты, от неважного, раздражающего, затмевающего — главное, настоящее. С первыми откашливаниями московского воздуха улетучиваются тревоги, забываются переживания, как будто умиротворения вдохнул.
…
Теперь еще от людей зарядиться настроением местного разлива. А у меня собеседник непростой. Есть у музеев создатели, архитекторы, есть работники официальные, как хозяйственные, так и культурные, а есть еще люди из местных, которые вроде как к музею отношения не имеют, но рядом живут, короче говоря, — сочувствующие. Вот такого и мне найти надо. Где-то в соседней деревне.
Сели в машину — отправились, адреса нет, только фамилия. А фамилию я вам не скажу, потому как не знаю, хочет ли этот самый N, чтобы его фамилия здесь появилась или нет. По деревне едем, у прохожих спрашиваем. Здесь вам не Москва — окликнешь кого, он свою лопату бросит, к тебе подойдет, на машину обопрется, слушает. Дорогу укажет, да все стоит, улыбается. Как будто ждет чего. А на соседних участках уже работа остановилась, на тебя несколько пар глаз смотрят, улыбаются. Как-то неловко даже, от чего? Да кто его знает, наверное, за городскую свою дикость стыдно, за недоверие.
Нашли нужный дом, а там и звонка на воротах нет. Что делать, культурненько калитку открыли, чуть вперед продвинулись, зовем. Вышли люди, да не те. Говорим, можно ли нам товарища N, мы из Москвы, филологи-писатели. Позвали нам нашего N. Стоим, улыбаемся, про себя рассказываем, не против, мол, вы с нами пообщаться. А собеседник наш колоритный: молчит да смотрит на тебя прищурившись, с улыбкой такой, будто все знает уже. Лицо живое, все в морщинках, загорелое; сам поджарый, из бодрячков. Такие до старости дымят, и хоть бы что им; они с молодыми потягаться еще могут.
Что ж, провожает нас N во что-то вроде беседки, семья у него большая, а тут вроде свой укромный уголок. Рассаживает, закуривает, конечно. И смотрит так, улыбается ласково, но при этом ощущение, что как у директора сидишь, сканируют тебя. Это неспроста, собеседник наш был председателем местного совхоза! Хотя по образованию ветеринар. Говорит, временно поставили на должность, когда повысили предыдущего. Ждали нового председателя, ждали, а в итоге и не дождались. Пришлось нашему N в двадцать с хвостиком стать большим начальником толковым. Судя по тому, сколько продержался, начальником он стал. Потому в деревне все его знают. Хотя признается, что приходилось не только пряником, но и кнутом, чтоб работали, не пили.