«Я хотела быть врачом»
— Я с Украины, тогда еще украинской ССР. Родилась в Запорожской области, Андреевский район, село Радоловка, — это очень большое село. Был тогда 1942 год, полыхала война, горела вся Украина, юг Украины, и все дома у людей, все село немцы захватили и румыны… Не было ни дома, ничего не было, даже несчастного ребенка не во что было запеленать. Дом сгорел, все сгорело, живность вся сгорела: ни коровы, ничего абсолютно.
⠀
Когда я родилась, папа снял с себя рубашку — и завернули меня. А сам бедный вообще, нечего было даже надеть, все сгорело. Вот я выжила, представляете, и через два месяца маму отправили окопы рыть в Мелитополь — город такой есть на Украине. И даже не смотрели, что ребенок есть. Власть объявила: «Скорей идите рыть окопы, потому что немцы нападают». И она бросила, бросила меня. Бабушка меня выходила, она была очень сметливой и умной женщиной, верующей такой.
⠀
Потом уже мы построили себе маленький домик, стало немножечко получше. Я так и жила, и училась я там же. А наше село, между прочим, болгарское. Я болгарка, не русская и не украинка. Ну а так — село у нас было очень большое, и все в основном жили только болгары, иногда там какой-нибудь прилепец приедет. Вообще, хоть и болгарское село, но школа была одна украинская, другая — русская.
⠀
Я училась, конечно, в русской школе. Закончила хорошо, с одной только четверкой, все было на пять. Тогда в те времена правил у нас Хрущев, как раз, когда я закончила школу — 1959 год. Он сделал так, что вот закончили школу дети и они должны два года были отработать и потом могли уехать куда-то там: или работать, или учиться. И вот он не выпускал, не знаю, что было в России, но на Украине не выпускали. Представляете?
⠀
Я вообще-то была отличницей, а мой папа все-таки был тоже как бы у власти, — председатель колхоза. Паспортов ни у кого не было, это же как жили? Папа мне говорит: «Все же знают тебя, ты хорошо училась очень. — Я такая была активная. — Мы можем тебя выпустить, ты получишь паспорт и поедешь учиться». Я хотела быть врачом. И говорю: «Папа, ну как же так? Я уеду, а потом все будут пальцем на тебя показывать: «Ты свою дочку отправил учиться, а мы, значит…» Другие девчонки там тоже были: и средние такие, и те, что очень хорошо учились, и еще были ребята. А ребятам хорошо было, их в армию прямо сразу забирали, они не мучились, как женщины и девочки. А нам — вот так.
⠀
Всех девчонок, которые окончили школу, собрал комсомольский секретарь. У нас аж три было десятых класса — вы представляете, село какое! Секретарь сказал, что никто никуда не поедет, все останутся и вместе мы будем организовывать так называемое «комсомольское звено». Кто-то будет работать на ферме, где доят коров, крупный рогатый скот, кто-то — с овощами, фруктами, на виноградниках, у нас все это было. У нас девчонок всех отправляли дояркой, а я вообще была очень мелкой, какие пальцы у меня были тонкие, а сейчас это мои рабочие руки.
Мария Петровна смотрит на бумажную картину на столе с башней, напоминающей старые постройки Санкт-Петербурга, и начинает разглаживать ее поцарапанными пальцами.
— Я была такая нежная, мелкая такая, а там группа коров — двенадцать штук. Тогда не было никаких «елочек», как сейчас доят коров — все автоматически. Нет, все было вручную. Встаешь в четыре часа утра и идешь туда. Сначала ты причешешь эту корову, вычистишь место, где коровы стоят. Они там всякие были. Мне часто снятся эти коровы по именам. Это же прошло больше 50-ти лет… Мне тогда было 17. Подоишь их, потом бидоны, — их с кем-то надо донести до приемной. Вот это все сдаешь, потом еще на молокозавод везли эти бидоны. Сейчас мы в таких собираем мед, — в них 40 где-то литров, вот такие тяжелые. Это было страшно.
⠀
Когда я два года отработала, папа мне сказал: «Они опять не хотят, чтобы ты уезжала». Я говорю: «Я хочу в институт медицинский, в Днепропетровск». Но мне позволили пойти только в сельскохозяйственный, с условием, что я вернусь обратно. Папа не смог ничего сделать, он уже не был председателем колхоза. Они мне сказали, что напишут мне очень хорошую характеристику. А я не хотела в сельскохозяйственный, я хотела в медицинский.
⠀
Я сама хотела быть врачом, что-то у меня есть. У меня бабушка была травницей. Бабушка Анна. Мы каждую ночь ложились спать, и она мне читала Библию, знала ее почти наизусть. Она даже пешком ходила в Сирию и Палестину! 30 теплиц истоптала…
⠀
Бабушка всегда говорила: «Так, начинается весна, пойдем, будем сажать лук». Других внуков не звала, почему-то только меня, я самая младшая была. Тогда, знаете, она еще почему-то просила меня сажать наседок. Я наседку на яйца кладу, она там сидит 21 день, и все здоровенькими вылупляются. Люди прослышали про это, тогда не было ни у кого машин, были то ли велосипеды, то ли мотоциклы-страшилки, — они меня приезжали забрать иногда даже ночью, село-то здоровенное. Бабушка потому считала, что я особенная, руки у меня такие. Поэтому у меня все растет. Она утром рано вставала, будила меня, когда начинали огурцы зацветать. И говорит: «Разувайся». Босиком и в одной рубашонке рано-рано, еще все спят, она пускала меня по этой грядке, чтобы я пробежала, и после этого у нас полно было огурцов.
⠀
В медицинском мне сказали, что у меня нет документов нормальных. Но я же не хотела возвращаться домой. Я мечтала, что поеду на Дальний Восток. Я очень в детстве мечтала, что поеду туда. Почему-то именно там увидеть всю красоту.
⠀
В Днепропетровске есть такой замок или, так сказать, Потемкинский дворец. Институт был в этом здании. Когда я туда зашла… это же такие колонны, такое красивое все! Я спустилась вниз и прогулялась там. Внизу был красивый розарий, очень много деревьев, лимоны. Растительность как комнатная. Я иду мимо, смотрю на табличку на двери: проректор. Я думала, проректор — самый главный. Постучала туда, зашла птица. Сидит вот такой здоровенный усатый мужчина-хохол — настоящий Тарас Бульба. Я ему стала рассказывать, вытащила аттестат, рассказываю ему, как сейчас. Я стесняюсь, но все рассказала. Я говорю: «Я хочу учиться… И уж если в медицинский не берут, то здесь вы можете меня взять?» Он: «Да как же тебе можно, дите мое, отказать? Что же ты такая мелкая, сколько тебе лет? Все, я подпишу». И он подписал.
⠀
Наш институт назывался Сельскохозяйственный Днепропетровский. Мы учились в Потемкинском дворце все годы. После окончания я была на преддипломной практике в Западной Украине, в Закарпатье. Я там по гуминовым удобрениям защищалась. Когда меня туда провожали, то все говорили, что меня там убьют: какие-то там вообще бандюги. Но я, наверное, счастливый человек, меня сразу хорошо встретили, дали отдельную комнату в общежитии и сказали: «Занимайся сколько хочешь».